Бродский архитектор: Архитектор Александр Бродский, соавтор проекта музея поэта Бродского — о пространстве в Доме Мурузи, любви к Петербургу и «бумажной архитектуре»
Архитектор Александр Бродский, соавтор проекта музея поэта Бродского — о пространстве в Доме Мурузи, любви к Петербургу и «бумажной архитектуре»
Было много споров о том, каким должен быть музей Бродского — максимально аутентичным или советским музеем-квартирой с вещами «того времени»? Что мы увидим, когда музей откроется?
Я работал над анфиладой на входе в музей. В самих «полутора комнатах» — там ничего не будет, абсолютная пустота. Полного комплекта того, что там было при Бродском, не сохранилось, сохранилась какая-то маленькая часть, стол, несколько полок и так далее, они принадлежат Музею Ахматовой. Существовало мнение, что надо обойти антикварные и комиссионные магазины и накупить там кроватей, тумбочек и столов, похожих на те, что были при Бродском, но мы решили, что это совершенно неправильный подход, не нужно никаких фальшивых вещей. То есть там ничего не будет, но будут подлинные стены, подлинные пол и потолок.
После семьи Бродского в «полутора комнатах» жили другие люди, и они сделали свои какие-то обои, другого цвета стены, постелили другой паркет на пол. И сейчас была проведена очень долгая реставрация, то есть счистили все наслоения, открыли пол, который был, когда там жил Бродский, открыли стены, которые были тогда, и вот в этом виде сейчас все и есть.
Все остальное — это проекции на стены. Существует большое количество фотографий, сделанных перед самым отъездом Бродского или сразу после. Они будут появляться на стенах в тех местах, где это все происходило.
Вы, когда читали лекцию в Новой Голландии, признавались в любви к Петербургу. Но, кроме того, сказали, что это странный город. Чем он, с вашей точки зрения, странный?
Не знаю, трудно объяснить это словами. Извините, я все еще называю его Ленинград, не могу переделать у себя в мозгах на Петербург. Я считаю его, возможно, одним из самых красивых городов из тех, что я видел. Я придумал для себя такую формулировку — «мучительная красота» — на это можно смотреть бесконечно, но при этом испытываешь какое-то мучительное чувство, в этом есть что-то такое наркотическое, затягивающее. В последнее время пошел процесс обновления города, что-то ломают и строят новую архитектуру, неизбежно это происходит, но мне это очень печально. Хотя я там не живу, я архитектор, я понимаю, что люди хотят строить, у них масса идей, но на мой вкус все должно остаться так же, как было тридцать или сорок лет назад. Один из печальных примеров — дом, прямо примыкающий к Дому Мурузи, который был снесен, а на его месте построена имитация старой архитектуры, с такими вторжениями современности.
Гид по инсталляциям Александра Бродского
Хедлайнер «Архстояния» этого года — Александр Бродский, который впервые за десять последних лет построил в парке масштабный объект. «Афиша Daily» собрала для желающих отправиться в паломничество по его инсталляциям гид с картой и комментариями куратора и художника
Художник-архитектор (так сам он себя и называет) Александр Бродский не любит давать интервью, и его можно понять: о том, что он делает, трудно рассказывать словами.
Формально говоря, он создает нестабильные во времени и пространстве композиции из выбеленного — или, напротив, черного — дерева, найденных материалов, фрагментов домов, глины. Его объекты могут напоминать сараи или детские игрушки, деревенский туалет или глиняный город. Но часто они существуют в формате временной архитектуры, которую, как солнечный ветер, можно застать, только если точно знаешь, где и когда именно это происходит. «Тепляки» во дворе «Стрелки» простояли всего одну зиму 2011 года, в том же году случилось главное (по мнению жюри премии «Инновация») событие в отечественном искусстве — с помощью простых подсвеченных полотнищ заброшенная фабричная цистерна для воды превратилась в совсем другое пространство.
По приглашению Марины Лошак Александр Бродский поделил исторический кабинет директора музея на две комнаты — там, где заканчивается люстра, появился пол — и чистое и просторное верхнее пространство. Под ним, в нижней комнате, в сумраке теснятся витрины, шкафы и экспонаты
© ГМИИ им. А.С.Пушкина
1 из 8Дурацкий ночник с попугаем и аудиодорожка с грозой и шумом волн в потайной комнате «Пролива» (инсталляция «Чайка-ласточка») в правильной компании создают ощущение корабельного трюма
© «Пролив»
2 из 8Возможно, самый романтичный ресторан в мире у воды — с фирменным наклоном архитектора. С точки зрения конструкции это забитые под углом сваи, на которые крепятся навесы-этажи, связанные друг с другом множеством узких лестниц
© «Причал 95º»
3 из 8Премию «Инновация-2012» вручили за совсем простую, казалось бы, инсталляцию: по кругу развешаны подсвеченные изнутри полотнища белой ткани, слегка напоминая построенную ранее «Ротонду». Заброшенная фабричная цистерна глубиной 16 метров сразу изменилась до неузнаваемости — и приобрела неожиданный строй торжественного зала
© ГЦСИ
4 из 8Ткань, свет и выстроенные в линию домашние тапочки по замыслу архитектора должны были создать пронзительное ощущение пустоты
© Галерея «Триумф»
5 из 8«Павильон для водочных церемоний», напоминающий небольшой японский домик, сложен из оконных рам, спасенных во время сноса фабрики Бутикова на Остоженке. Внутри — небольшой стол и люстра-шар. Часть форточек открывается
6 из 8Три укрытых полиэтиленом тамбура («Тепляки») зимой 2011 года выросли во дворе «Стрелки» — с импровизированными небольшими кострами внутри, как некий символ зимней жизни
© Антон Акимов/«Афиша»
7 из 8«Приют одиного шахматиста» на Венецианской биеннале-2016 был приятным контрастом к помпезному и несуразному Русскому павильону, почему-то показавшему тогда развитие ВДНХ. Опять фирменный сарай Бродского с фирменным же чуть пьяным наклоном, как писали критики, создает щемящее чувство узнавания — и как будто содержит в себе прототип всей русской архитектуры
© Юлия Тарабарина, Архи.ру
8 из 8Этой весной Александр Бродский переделал душный советский кабинет директора Пушкинского музея в двухэтажное пространство, наверху которого — пустой белый зал с люстрой и столом, напоминающий то ли рай, то ли чистилище, а внизу — лабиринт из витрин и музейных экспонатов, среди которых была, например, собственная коллекция плавательных рыбьих пузырей. В «Проливе» он придумал секретный зал, где после пары настоек серьезно штормит, на Венецианской биеннале-2016 — покосившийся сарай под названием «Приют одинокого шахматиста», а в «Триумфе» недавно показывал забавную инсталляцию с ковровой дорожкой и сотней тапочек — тоже о загробной жизни.
Все его объекты, скульптуры, инсталляции, дома созданы как будто бы очень просто. Из отживших свое вещей и материалов при помощи незамысловатого решения света или звука ему удается создать фирменную атмосферу «бодрого уныния». Кто-то говорит, что он единственный сражается за русскую архитектуру, показывает человеческую душу, работает с воспоминаниями, руинами (что интересно, и игрушки, и детали советской жизни, и античные руины — все для него одного порядка археология) и памятью.
Все критики наделяют работы архитектора экзистенциальными отсылками, но факт остается фактом: Александр Бродский — архитектор из бывших «бумажников» (так называют группу позднесоветских архитекторов, которым не удалось встроиться в индустрию, но их бумажные конкурсные проекты произвели сенсацию во всем мире), любимый всеми и бесспорно культовый, который не построил пока ни одного городского дома (впереди, правда, его первый большой дом на новом «ЗИЛе»). Поэтому чтобы увидеть его большие работы, приходится совершать настоящее поломничество — например, к фирменно наклонившемуся ресторану «Причал» в бухте Радости.
В этом смысле «Архстояние» превратилось не только в архитектурный парк, направление которому задает большой художник Николай Полисский вместе с командой фестиваля, но и в уникальное пространство, где собраны сразу три объекта Бродского, которые можно увидеть в любое время года, в любую погоду — и поразмышлять о том, как он, великий архитектор, менялся вместе с парком.
Подробности по теме
Заклятие смехом, деревенская свадьба и похороны мухи: гид по фестивалю «Архстояние-2018»
Заклятие смехом, деревенская свадьба и похороны мухи: гид по фестивалю «Архстояние-2018»Кроватка (2006)
© Никола-Ленивец
К 2006 году Никола-Ленивец уже заработал вполне себе репутацию огромной фабрики искусства благодаря чуду, которое сотворил Николай Полисский: вместе с местными жителями он здесь слепил толпу снеговиков, сложил огромный зиккурат из сена, построил на излучине реки плетеный маяк. Постепенно появилась идея фестиваля, и в 2006 году наконец все сложилось. Построить собственные объекты Полисский вместе с неизменными кураторами фестиваля — Антоном Кочуркиным и Юлией Бычковой — позвал своих друзей, у многих из которых за годы работы над так называемой «бумажной» архитектурой скопилось много непостроенных объектов. Поэтому строить каждому предложили свою мечту. Одним из этих архитекторов стал Александр Бродский.
Его «Кроватка» в окружении забора с калиткой усилиями Николая Полисского сохранилась до сих пор. Она стоит на спуске холма и смотрит в сторону реки, совсем недалеко от кладбища рядом с Троицкой церковью. Называют ее иногда «могилкой».
Александр Бродский
художник и архитектор
«Я долго искал подходящее место под эту деревянную кроватку с оградой и в итоге расположил на склоне реки рядом с местным деревенским кладбищем. Хотелось, чтобы место не бросалось в глаза, а было укромным, для тихого и спокойного созерцания природы. Поэтому и находят ее не сразу — именно так и было задумано. Здесь можно лежать и наслаждаться видом».
Юлия Бычкова
продюсер «Архстояния»
«Александра Бродского мы пригласили на самый первый фестиваль среди самых тонко чувствующих архитекторов. Мы принципиально не формулировали для них общую тему — нам было важно, чтобы художники отреагировали на место и стали инициаторами нового художественного подхода на территории.
Мы предложили им воплотить свою мечту. Единственным ограничением было строить без бетона. Каждый придумывал что-то свое, у каждого вышел достаточно острый проект, а Саша Бродский был удивлен главным пасторальным видом Никола-Ленивца — от Троицкого храма к изгибу Угры. Около церкви есть как раз старое кладбище, и оно вдохновило архитектора на первый его объект в парке, который был сделан как абсолютно могильное ограждение, где в центре ты видел не могильный камень, но почему-то реальную кровать с деревянной подушкой. Тот, кто отважится в нее прилечь, мог представить себя в разных мирах — и живым, и мертвым. Это было такое сильное и очень сакральное высказывание с его стороны
На тот момент Никола-Ленивец был еще девственным — без развитой инфраструктуры, проложенных дорог. По сути для художников и архитекторов это была поездка на творческую дачу. Никого из них Никола-Ленивец не оставлял равнодушным — благодаря и творчеству Николая Полисского, и богатой истории самого места. Все тогда казалось очень хрупким и трогательным, и поразительно, что выросло в нечто большее».
Ротонда (2009)
Камин в окружении окон и дверей
© Мария Гильманова
За стенами, собранными из десятка с лишним найденных по деревням старых дверей, ничего нет, кроме камина и лестницы на крышу. Наверху — возможно, лучший вид на парк. В «Коммерсанте» тогда пошутили, что получился гибрид русской избы с печкой, павильона-бельведера и коммунальной квартиры — из-за уймы разномастных закрытых дверей.
Юлия Бычкова
продюсер «Архстояния»
«Саша Бродский — один из тех, с кем работать очень непросто. Но вся наша команда ни при каких условиях не сомневается в его гениальности: он один из немногих художников, которым абсолютно точно удается почувствовать суть русской архитектуры в современном контексте.
Эскиз «Ротонды»
В 2008 году мы работали над очередным фестивалем — на деньги гранта Евросоюза, чем выделялись на фоне кризиса вокруг. Одной из наших задач было выйти на новую территорию, и мы предложили Саше Бродскому создать знаковый объект на середине поля. На уровне интуиции мы почувствовали, что ему удастся угадать дух этого места, и он действительно смог: нарисовал на салфетке «Ротонду». Я думаю, что настоящее мастерство архитектора заключается в том, что тебе удается попасть не только в идею, но также в бюджет и срок — с тем грантом мы получили строго отчетные деньги, которые не могли превышать. А Саше удалось как-то все поженить между собой, и буквально за полтора месяца на поле появился новый объект.
Интересно, что в «Кроватке» местные боятся лежать — они считают, что это плохая примета. Но для многих наших посетителей это приятные ощущения и шикарный вид. В «Ротонде», конечно, царит совсем другое настроение: ветер дует, пока ты прогуливаешься по галерее, и наступает внутреннее ощущение торжества. С верхней площадки весь Никола-Ленивец как на ладони, и в этом доме намного больше функции. Я бы не побоялась сказать, что если анализировать творчество Бродского на нашей территории, то можно увидеть, как он развивается благодаря Никола-Ленивцу как архитектор — от чисто художественного высказывания до фундаментального строительства. В конце концов, как говорит он сам, где еще сегодня возможно построить такой невероятный дом, как не в Никола-Ленивце?»
Вилла ПО-2 (2018)
напоминание о стране заборов
© Никола-Ленивец
Еще одна инсталляция из найденных объектов: дом из знакомых каждому бетонных заборов, перегородивших половину страны. В прошлом году можно было увидеть эскиз будущего дома (на фото), в этом показывают уже возведенный дворец со световым фонарем и всеми удобствами внутри (возможно, благодаря последнему это будет самое комфортное место, чтобы остановиться в Никола-Ленивце).
Юлия Бычкова
продюсер «Архстояния»
«Три года назад мы задумали новую стратегию «Архстояния», которое идет по пути художественного девелопмента: мы увеличиваем жилой фонд вместе с художниками. В прошлом году мы предложили им поразмыслить над темой «Как жить», и у нас появилось четыре новых дома, которые позиционируются как арт-объекты и гостиничная инфраструктура одновременно. Мы этому очень рады: одновременно мы убиваем двух зайцев: присутствуем в художественной среде и обеспечиваем парку стабильный заработок.
Саша два года назад предложил нам сделать такую виллу, идеей которой очень загорелся сам. Придумал ее он по просьбе куратора Антона Кочуркина, и все вместе мы полтора года ее разрабатывали, потому что бетонные советские плиты — как и все у Бродского — обязательно должны были быть найденными, случайными, старыми. Мы их искали полгода, выкупали и обменивали у самых разных людей. В наших руках они начинали рассыпаться, и восстанавливали их мы не менее кропотливо, чем реставраторы древностей. Для наших строителей это тоже был новый уровень задач: они умеют строить избу и каркасный дом, но как построить здание из забора, для них было совершенно непонятно. Так что весь этот год мы изобретали новые системы крепления, которые могут позволить этой идее стать функциональным жилым домом. Благодаря этой функциональной кооперации все получилось.
В этом году в Никола-Ленивце к «Архстоянию» как раз и появится полноценный дом по проекту Александра Бродского, где смогут остановиться порядка пяти человек одновременно. Внутри бетонных стен неожиданно оказывается уютное пространство с камином, световым фонарем и всеми удобствами для жизни — но, как всегда у Саши, оно будет окутано имперским величием, так что внутри чувствуешь себя то ли царицей Нефертити, то ли Тутанхамоном».
Александр Бродский
художник и архитектор
Эскиз «Виллы ПО-2»
«Еще с юности я обратил внимание на бетонные заборы. Они окружают нас со всех сторон еще с пятидесятых годов, но никто на них как будто бы не обращает внимания. А я на них всегда смотрел очень внимательно и очень любил.
В какой-то момент решил, что можно использовать их как строительный материал, построить дом. Оказалось, что из-за своей обыденности он хорошо сочетается абсолютно со всем, вписывается в любую среду: природа, город, деревня — абсолютно неважно. Так появилась «Вилла ПО-2». Когда искали место под «Виллу», мне хотелось, чтобы в одно из окон было хотя бы немного видно другую мою работу, «Ротонду». Воспринимать «Виллу ПО-2» нужно как жилой, гостевой дом: приходить туда большой компанией друзей, общаться, проводить время и, конечно, оставаться на ночь».
архитектор и художник Александр Бродский — Москвич Mag
О жизни на чердаке и о том, что пешеходные зоны — это дело вкуса.
Я родился…
Когда я родился, мои родители жили в коммуналке в Старосадском переулке. Это был старинный дом на изломе Старосадского с высокой подпорной стеной и деревьями, прямо напротив Ивановского монастыря. Это место называется «Ивановская горка». Мы жили в комнатке 3х4 метра в коммуналке, нарезанной из пространства огромной старинной квартиры. Когда мы оттуда уехали, мне было 7 лет.
Этот район изменился…
Каким-то чудом этого места не коснулась карающая рука архитектора. Наш дом стоит, где стоял, и вся округа выглядит как в детстве. Это очень странно — весь город изуродован до неузнаваемости, а это место и прилегающий район почти совсем не тронуты. Когда стоишь на Ивановской горке и смотришь по сторонам, глаз ничто не беспокоит, из немногих изменений — отреставрированный монастырь, широкие тротуары и уродские фонари.
Сейчас я живу…
Последние лет тридцать с лишним я живу на чердаке сталинского дома на Студенческой улице. Здесь была мастерская моего отца Саввы Бродского. После коммуналки в Старосадском моя семья два раза меняла адрес: сначала мы переехали на самый край Замоскворечья, на Валовую улицу, где прожили 16 лет, а оттуда — на Кутузовский проспект. Мастерская на Студенческой была построена в 1959–1960 годах, и отец счастливо работал там до 1982 года. После его смерти я продолжал арендовать это помещение, используя его не только как мастерскую, но и как жилье. Здесь я живу до сих пор, и этот чердак прочно привязывает меня к Москве.
Люблю гулять…
Сам я очень редко просто гуляю по городу, но если надо кому-нибудь показать центр — еду на Покровку и брожу по переулочкам: Старосадский, Подколокольный, Колпачный и так далее. Другой чудесный район — Замоскворечье. Я там прожил десять лет школы и шесть лет института, и, наверное, это и есть моя самая любимая часть города.
Не люблю…
Нелюбимых районов много: в основном это бывшие любимые, подвергшиеся жесткому воздействию инвесторов и архитекторов. Все их описывать слишком долго, упомяну лишь некоторые: до сих пор не могу привыкнуть к Старому Арбату — стараюсь обходить его стороной. Статуя Петра одним махом превратила множество любимых мест в нелюбимые: любой переулок, где он высовывается из-за домов, уже не может приносить былую радость. И, конечно, Манежная площадь — ее я тоже стараюсь миновать в своих маршрутах, слишком тяжело видеть, во что ее превратили.
В бары и рестораны…
Я почти совсем не хожу. Есть, пожалуй, два места, где я появляюсь более или менее регулярно: кафе «Наби» на Дорогомиловском рынке и задняя комната в кафе «ПроливProliv» на Никитском бульваре, носящая название «Чайка-Ласточка».Места, в которые я никак не могу доехать…
Пару месяцев назад я посетил главное из таких мест в моей жизни — Московский ипподром. Очень много лет, проезжая мимо этого здания, я мечтал туда попасть и никогда не мог собраться. Все-таки успел и не был разочарован!
И еще вот такая история: в начале 1970-х, будучи школьником, я часто проезжал на троллейбусе по улице Димитрова (теперь Якиманка). С правой стороны стоял один дом, который мне ужасно нравился. Это был красивый и крепкий доходный дом этажей в шесть, стоящий в ряду более мелких домиков, построенный явно в начале XX века, со сквозной аркой ровно посередине. Мне была удивительно приятна его архитектура, но вот что мне в нем особенно нравилось: слева от арки была вывеска «Букинист», а справа — «Пельмени» (или наоборот). Каждый раз, проезжая мимо, я представлял себе, как однажды сойду с троллейбуса и наслажусь сначала старинными книгами, а потом пельменями (или наоборот).
Так прошло года два, и постепенно более мелкие дома, окружавшие тот дом, исчезли один за другим. Это могло бы насторожить, но я продолжал безмятежно проезжать мимо, мечтая о книгах и пельменях. С полгода дом торчал, как одинокий утес, но вот в один прекрасный день я увидел, что его обнесли забором и никто уже не входит и не выходит из дверей. И тут я понял, что опоздал, и никогда мне уже не зайти ни в книжный, ни в пельменную. Когда я проезжал в следующий раз, дома уже не было. А вскорости метрах в 500 от того места построили гигантский красно-белый «Президент Отель», и я понял, что тот дом мешал восприятию отеля с дальних точек, и возненавидел его (отель) на всю оставшуюся жизнь.
Москвичи отличаются от жителей других столиц…
В настоящее время население Москвы трудно назвать словом «москвичи». Так же обстоит дело и с жителями многих других столиц.
В Москве лучше, чем в Нью-Йорке, Берлине, Париже, Лондоне…
Это очень личное субъективное. Для меня, конечно, многое! Все здесь лучше, чем в Париже, Лондоне, Берлине и Нью-Йорке вместе взятых. Хотя, безусловно, в каждом из этих городов есть куча всего, что гораздо лучше, чем в Москве. Просто Москва — это дом родной, в этом все дело, здесь дышится легче, несмотря на жуткий выхлоп, и можно не говорить на иностранных языках. Ну а сыр вкуснее в Амстердаме.
В Москве за последнее десятилетие изменилось…
Какое-то время назад я прочитал один документ: «Архнадзор» — организация, профессионально следящая за «изменениями», — опубликовал перечень зданий, снесенных в Москве за последние не помню сколько лет. Впечатление было как от «расстрельных списков», ежегодно зачитываемых «Мемориалом». Только внимание на эти списки мало кто обратил. Вот что мне приходит в голову, когда я слышу слова «изменения в городе». И эти изменения кошмарны как за последние десять лет, так и за последние 50 лет. А широкие тротуары и пешеходные зоны — это дело вкуса. Вот как описал изменения мой великий однофамилец: «Из нового — концерты забесплатно, и башня, чтоб почувствовать: ты — вошь… »
В этом году на «Архстоянии»…
Вместе с архитектором Антоном Тимофеевым мы спроектировали объект под названием «ВИЛЛА ПО-2». Он состоит из бетонных плит, из которых делали заборы. Плиты найденные, настоящие. Из них мы соорудили жилой гостевой дом, в котором можно остановиться и провести время.
«Архстояние» для меня прежде всего — это возможность реализовать идеи, нереализуемые ни в одном другом месте, то есть построить что-то, что по разным причинам нигде больше построить невозможно.
Фото: предоставлено пресс-службой фестиваля «Архстояние»
Архитектура — Бродский. Полный текст стихотворения — Архитектура
Архитектура, мать развалин,
завидующая облакам,
чей пасмурный кочан разварен,
по чьим лугам
гуляет то бомбардировщик,
то — более неуязвим
для взоров — соглядатай общих
дел — серафим,
Лишь ты одна, архитектура,
избранница, невеста, перл
пространства, чья губа не дура,
как Тассо пел,
безмерную являя храбрость,
которую нам не постичь,
оправдываешь местность, адрес,
рябой кирпич.
Ты, в сущности, то, с чем природа
не справилась. Зане она
не смеет ожидать приплода
от валуна,
стараясь прекратить исканья,
отделаться от суеты.
Но будущее — вещь из камня,
и это — ты.
Ты — вакуума императрица.
Граненностью твоих корост
в руке твоей кристалл искрится,
идущий в рост
стремительнее Эвереста;
облекшись в пирамиду, в куб,
так точится идеей места
на Хронос зуб.
Рожденная в воображеньи,
которое переживешь,
ты — следующее движенье,
шаг за чертеж
естественности, рослых хижин,
преследующих свой чердак,
— в ту сторону, откуда слышен
один тик-так.
Вздыхая о своих пенатах
в растительных мотивах,
ты — более для сверхпернатых
существ насест,
не столько заигравшись в кукол,
как думая, что вознесут,
расчетливо раскрыв свой купол
как парашют.
Шум Времени, известно, нечем
парировать. Но, в свой черед,
нужда его в вещах сильней, чем
наоборот:
как в обществе или в жилище.
Для Времени твой храм, твой хлам
родней как собеседник тыщи
подобных нам.
Что может быть красноречивей,
чем неодушевленность? Лишь
само небытие, чьей нивой
ты мозг пылишь
не столько циферблатам, сколько
галактике самой, про связь
догадываясь и на роль осколка
туда просясь.
Ты, грубо выражаясь, сыто
посматривая на простертых ниц,
просеивая нас сквозь сито жил.
единиц, заигрываешь с тем светом,
взяв формы у него взаймы,
чтоб поняли мы, с чем на этом
столкнулись мы.
К бесплотному с абстрактным зависть
и их к тебе наоборот,
твоя, архитектура, завязь,
но также плод.
И ежели в ионосфере
действительно одни нули,
твой проигрыш, по крайней мере,
конец земли.
Открытие выставки «Александр Бродский. Дар»
Музей современного искусства PERMM представляет персональную выставку классика нового российского искусства, важнейшего русского художника и архитектора Александра Бродского. В 2020-м году художник передал в дар PERMM впечатляющий набор из 15 лайтбоксов — часть масштабного проекта «Окна и фабрики», дополнивший коллекцию его работ в музее и ставший основой идеи выставки «Александр Бродский. Дар».
Открытие пройдет в два сеанса — в 19:00 и 20:00.Вход свободный, по предварительной регистрации.
12+
РЕГИСТРАЦИЯ НА ОТКРЫТИЕ
О ХУДОЖНИКЕ
Александр Бродский — художник и архитектор, в произведениях которого архитектура и искусство постоянно меняются местами. С 1980-х годов Бродский представляет Россию на международных биеннале в Париже, Токио, Венеции, Нью-Йорке, его работы хранятся в коллекциях Русского музея, Tate Modern, MoMA Нью-Йорк и Пермского музея современного искусства. Лауреат премии Кандинского («Дорога», 2010) и «Инновация» («Цистерна», 2011).
О ВЫСТАВКЕ
Выставка «Александр Бродский. Дар» разместится на трех этажах музея. В экспозиции будут представлены звездные объекты и инсталляции художника. Выставку открывает проект «Окна и фабрики» (2009) — тот самый дар, в честь которого названа вторая персональная выставка Александра Бродского в PERMM. Второй этаж займет световая инсталляция «Ночь перед наступлением» (2009). На третьем разместятся инсталляции «Дорога» (2010), «Предпоследний день Помпеи» (фрагмент инсталляции «Точки схода», 1997), «Живой уголок» (из проекта «Населенный пункт, 2007) и «Чайный домик» (1991). Все работы — участники легендарной выставки «Русское бедное» (2008) и масштабной персональной ретроспективы художника «Инсталляции» (2010) на Речном вокзале.
Куратор выставки — Наталья Суркова, главный хранитель музейных предметов музея PERMM.
САЙТ МУЗЕЯ
КАК ПРОЕХАТЬ В МУЗЕЙ 16 января — 30 ноября
Друзья, обратите внимание — проезд к музею со стороны бульвара Гагарина закрыт (идут строительные работы на б. Гагарина около дома 26). Проехать к музею на автомобиле можно только со стороны площади Дружбы. Пеший проход не изменился — пройти можно вдоль забора до центрального входа.
254-35-73
Старому архитектору в Рим — «Einem alten Architekten in Rom» — Иосиф Бродский (1940
Einem alten Architekten in Rom
I
В коляску — если только тень
действительно способна сесть в коляску
(особенно в такой дождливый день),
и если призрак переносит тряску,
и если лошадь упряжи не рвет —
в коляску, под зонтом, без верха,
мы молча взгромоздимся и вперед
покатим по кварталам К?нигсберга.
II
Дождь щиплет камни, листья, край волны.
Дразня язык, бормочет речка смутно,
чьи рыбки навсегда оглушены,
с перил моста взирают вниз, как будто
заброшены сюда взрывной волной
(хоть сам прилив не оставлял отметки).
Блестит кольчугой голавель стальной.
Деревья что-то шепчут по-немецки.
III
Вручи вознице свой сверхзоркий Цейс.
Пускай он вбок свернет с трамвайных рельс.
Ужель и он не слышит сзади звона?
Трамвай бежит в свой миллионный рейс,
трезвонит громко и, в момент обгона,
перекрывает звонкий стук подков!
И, наклонясь — как в зеркало — с холмов
развалины глядят в окно вагона.
IV
Трепещут робко лепестки травы.
Атланты, нимбы, голубки’, голу’бки,
аканты, нимфы, купидоны, львы
смущенно прячут за собой обрубки.
Не пожелал бы сам Нарцисс иной
зеркальной глади за бегущей рамой,
где пассажиры собрались стеной,
рискнувши стать на время амальгамой.
V
Час ранний. Сумрак. Тянет пар с реки.
Вкруг урны пляшут на ветру окурки.
И юный археолог черепки
ссыпает в капюшон пятнистой куртки.
Дождь моросит. Не разжимая уст,
среди равнин, припорошенных щебнем,
среди руин больших на скромный бюст
Суворова ты смотришь со смущеньем.
VI
Пир… пир бомбардировщиков утих.
С порталов март смывает хлопья сажи.
То тут, то там торчат хвосты шутих,
стоят, навек окаменев, плюмажи.
И если здесь поковырять (по мне,
разбитый дом, как сеновал в иголках),
то можно счастье отыскать вполне
под четвертичной пеленой осколков.
VII
Клен выпускает первый клейкий лист.
В соборе слышен пилорамы свист.
И кашляют грачи в пустынном парке.
Скамейки мокнут. И во все глаза
из-за ограды смотрит вдаль коза,
где зелень распустилась на фольварке.
VIII
Весна глядит сквозь окна на себя
и узнает себя, конечно, сразу.
И зреньем наделяет тут судьба
все то, что недоступно глазу.
И жизнь бушует с двух сторон стены,
лишенная лица и черт гранита;
глядит вперед, поскольку нет спины.
Хотя теней в кустах битком набито.
IX
Но если ты не призрак, если ты
живая плоть, возьми урок с натуры
и, срисовав такой пейзаж в листы,
своей душе ищи другой структуры.
Отбрось кирпичь, отбрось цемент, гранит,
разбитый в прах — и кем! — винтом крылатым,
на первый раз придав ей тот же вид,
каким сейчас ты помнишь школьный атом.
X
И пусть теперь меж чувств твоих провал
начнет зиять. И пусть за грустью томной
бушует страх и, скажем, злобный вал.
Спасти сердца и стены в век атомный,
когда скала — и та дрожит, как жердь,
возможно лишь скрепив их той же силой
и связью той, какой грозит им смерть.
И вздрогнешь ты, расслышав возглас: «милый!»
XI
Сравни с собой или примерь на глаз
любовь и страсть и — через боль — истому.
Так астронавт, пока летит на Марс,
захочет ближе оказаться к дому.
Но ласка та, что далека от рук,
стреляет в мозг, когда от верст опешишь,
проворней уст: ведь небосвод разлук
несокрушимей потолков убежищ.
XII
Чик, чик-чирик, чик-чик — посмотришь вверх
и в силу грусти, а верней, привычки
увидишь в тонких прутьях К?нигсберг.
А почему б не называться птичке
Кавказом, Римом, К?нигсбергом, а?
Когда вокруг — лишь кирпичи и щебень,
предметов нет, и только есть слова.
Но нету уст. И раздается щебет.
XIII
И ты простишь нескладность слов моих.
Сейчас от них один скворец в ущербе.
Но он нагонит: чик, Ich liebe dich!1
И, может быть, опередит: Ich sterbe!2
Блокнот и Цейс в большую сумку спрячь.
Сухой спиной поворотись к флюгарке
и зонт сложи, как будто крылья — грач.
И только ручка выдаст хвост пулярки.
XIV
Постромки — в клочья… лошадь где?.. Подков
не слышен стук… Петляя там, в руинах,
коляска катит меж пустых холмов…
Съезжает с них куда-то вниз… две длинных
шлеи за ней… И вот — в песке следы
больших колес. Шуршат кусты в засаде…
XV
И море, гребни чьи несут черты
того пейзажа, что остался сзади,
бежит навстречу. И как будто весть,
благую весть, сюда, к земной границе,
влечет валы. И это сходство здесь
уничтожает в них, лаская спицы.
ноябрь — декабрь 1964
* Заглавие: «Старому архитектору в Рим» (нем.) (прим. в СИБ)
1 Я люблю тебя (нем.) (прим. в СИБ)
2 Я умираю (нем.) (прим. в СИБ)
Населенный пункт — Венеция – Газета Коммерсантъ № 146 (3477) от 10.08.2006
выставка проект
9 сентября в Венеции откроется Х Архитектурная биеннале. И вот объявлено, что Россию будет представлять персональная выставка Александра Бродского «Населенный пункт». С чувством глубоко удовлетворения — ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
Выставка Александра Бродского — это семь инсталляций на городские темы. Некоторые из них — «Дом престарелых футболистов», «Дом — снежный аквариум» — Евгений Асс, куратор русского павильона, описал для публики, некоторые можно будет увидеть только на месте. Но для понимания того, что будет в Венеции, это и не нужно. С 1997 года, когда Бродский вернулся в Москву из Нью-Йорка и устроил двойную выставку в галерее Гельмана и клубе ОГИ, и до июля 2006-го, когда Бродский стал одним из героев фестиваля «Арх-стояние» на Клязьме, мы уже видели столько инсталляций Бродского, что вполне можем себе представить, как это будет в Венеции. Не детально, а по ощущению. По ощущению — это будет счастье.
Каждому ведомо воспоминание, когда давно, уже забыл когда, ты то ли шел по городу зимой из школы, и на город падал снег, и вы болтали о чем-то с одноклассником, и было невероятно хорошо. Или когда забирался на чердак старого дома, и там валялись старые то чайники, то утюги, то палки какие-то, ложки, и вы начинали во все это играть, и вдруг все это оживало, как в «Тимуре и его команде», и опять было вот так же невероятно хорошо. А теперь, когда залезаешь на этот же чердак, идешь по той же улице, это уже так не бывает, потому что иначе выглядят и город, и дома, и вещи, и друг-одноклассник, и ты сам. Так вот, Александр Бродский обладает невероятным талантом взять и сделать город-дом-вещь так, что они опять такие, как надо.
Евгений Асс, комментируя свое решение выставить на биеннале Бродского, сказал, что он не знает сегодня таких архитекторов на Западе. Я тоже не знаю, но я вообще не знаю других таких архитекторов или художников в истории. В каком-то смысле это похоже на Ренессанс, когда вдруг из развалин римских городов и зданий, валявшихся под ногами и в земле, капителей, стоявших по дворам средневековых домов, архитекторы начали обратно собирать тот образ потерянного Рая, которого на самом деле никогда не было. Только эти развалины, конечно, не римские, а другой страны. Она отменена, она была империей зла и сгинула. Только еще она была страной нашего детства — с ее футболом, двором, рогатками, рыбалкой, палаткой, котелком на костре, старой машиной «Победа», которая догнила во дворе, а ведь как ездила! И ведь оно все где-то валяется — заросшее травой футбольное поле, старый мяч, удочки, рогатка без резинки, и даже от «Победы» что-то осталось. Бродский это все как-то умеет собрать, так, что получается так же хрупко, одновременно и торжественно, и робко, как первые ренессансные колонны Брунеллески. Каждая инсталляция — мгновенный укол счастья.
Приглашение Бродскому на биеннале явилось для всех чрезвычайной неожиданностью. Два года назад в российском павильоне проводился воркшоп для студентов, идея заключалась в том, что нам нечего показать на биеннале, русская архитектура слишком провинциальна, так пусть хоть студенты поучатся. Кому-то это нравилось, у кого-то (в том числе у меня) это вызывало раздражение, но, так или иначе, программа была рассчитана на два сезона, и, по уверениям и куратора павильона, Евгения Асса, и комиссара павильона, Евгения Зяблова, на этой биеннале мы должны были показывать все тех же студентов, с тем чтобы посмотреть, что с ними случилось через два года под влиянием этого воркшопа. И вдруг Бродский.
Пригласив его, Евгений Асс явил непоследовательность, но это даже не похвальная, а решительная и прекрасная непоследовательность. В разное время разные кураторы хотели выставить в павильоне в Венеции Александра Бродского, но по разным причинам это у них не получилось. А у Евгения Асса получилось — и честь ему и слава, что он оказался на это способен. Не знаю, удастся ли нашему павильону получить на биеннале премию, там в этом году презануднейшая тема, «Общество и архитектура», и презануднейший, судя по всему, куратор, Ричард Бернет, профессор Высшей школы экономики в Лондоне. Но трудно назвать более достойного «Золотого льва» Венеции архитектора, чем Александр Бродский,— я даже не про русских говорю, а вообще.
И еще одно. Так получилось, что после биеннале выставляющийся там архитектор начинает несколько по-иному жить в России. Михаил Филиппов и Илья Уткин, выставлявшиеся в 2000 году, стали теперь очень строящими архитекторами, и так же получилось с Михаилом Беловым и Михаилом Хазановым, выставлявшимися в 2002-м. Александра Бродского — в том виде, в каком он делает свои инсталляции,— очень трудно построить. Но можно. Его работы для пансионата «Клязьминское водохранилище» — получавшие гран-при «Арх-Москвы» ресторан «95 градусов» и «Павильон для водочных церемоний» — это доказывают, но это крошечные сооружения. Основная тенденция современной российской архитектуры — быть как западная, заказывать тем архитекторам, которые научились делать очень похоже на Берлин или Цюрих. Очень хочется, чтобы после Х Архитектурной биеннале русские заказчики явили ту же прекрасную непоследовательность, что и Евгений Асс.
Пространственное агентство: Александр Бродский
Александр Бродский — архитектор, бывший участник группы Бумага Архитекторы , работавшие в России в 1980-х гг., Чьи работа сосредоточена вокруг отказа от участия в спонсируемых государством архитектурное производство некачественных, типовых зданий. В 90-е годы Бродский занимался производством современного искусства, переезжая в Новую. Йорк в 1996 году. В 2000 году он вернулся в Россию, чтобы наконец попрактиковаться. свободно как архитектор, работая в небольшом офисе в Москве Государственный музей, свидетельство того, в каком отношении он сейчас находится в его родной стране.Творчеству Бродского присуща озабоченность. с традиционным строительством, с использованием местных материалов для производства архитектура, которая прославляет русское наследие, в то же время время действует как критика нерегулируемого и коррумпированного здания промышленность.
Таким образом, его работа контрастирует с непривязанным развитием происходящие в России, в частности в Москве, и при угрозе Статус Всемирного наследия Санкт-Петербурга. Пока звезда вестерна архитекторы строят неоднозначные проекты, Бродский архитектура остается сдержанной, стирая грань между искусством и архитектура.Он построил павильон полностью из выброшенные деревянные оконные рамы с промышленных складов, памятник бессмысленному разрушению индустриального наследия России а также праздник русской традиции — павильон был предназначен для церемоний распития водки. Он построил еще один павильон посреди замерзшего озера с кубиками льда, а его самая первая комиссия в 2002 году была для ресторана. Построен на деревянном ходулях у водоема, вся конструкция наклонена под углом 95 ° и заполнены деревом и пластиком.Архитектура Бродского сочетает в себе местные и повторно используемые материалы для создания зданий, которые как традиционные, так и современные, его мрачные здания выступали в роли напоминание о хрупкости города. Хотя эстетически очень другое, его повторное использование старых окон, бревен и стекла для создание новых конструкций аналогично подходу, принятому голландскими практика, 2012 Architecten , из вторсырья без переработка.
Прочие работы
Александр Бродский, Ингерид Хельсинг и Эйнар Бьярки Мальмквист, ‘Тегнингенс Виркелигет: Et Intervju med Александра Бродского = The Реальность рисунка: интервью с Александром Бродским », Архитектур N , 90 (2008), 42-51.
Список литературы О
Клементина Сесил, «Москвичи теперь видят находящуюся под угрозой исчезновения промышленную архитектура в сердце российской столицы в новом свете », Чертеж , 255 (2007), 35.
Беатрис Галилея, ‘Александр Бродский’, Icon Magazine Онлайн , 2007, http://www.iconeye.com/ [доступ 18 марта 2010 г.].
Марк Ламстер, «Возвращение блудного сына», Метрополис Журнал , 2006 г., http: // www.metropolismag.com/story/20060417/return-of-the-prodigal-son [доступ 18 марта 2010 г.].
Лоис Несбитт, Бродский и Уткин: Полное собрание сочинений , 2-е изд (Нью-Йорк: Princeton Architectural Press, 2003).
Анна Соколина, ‘В противовес государству: Советский Неоавангард и восточногерманский эстетизм в 80-е годы, Искусство Маржа , 2002 г., http://www.artmargins.com/ [доступ 18 марта 2010 г.].
«Русская утопия: хранилище. Музей бумажной архитектуры », http: // утопия.ru / english / [доступ 18 марта 2010 г.].
Подключения
- Концепт
- Событие
- Организация
- пр.
- Показать / скрыть соединения
- Положение блокировки / разблокировки
- Просмотреть запись в базе данных
- Убрать с карты
Работа Александра Бродского
Благодаря фантастическим рисункам и гравюрам Александра Бродского он стал знаменосцем ренессанса архитектурного рисунка «каприччио» за последние десятилетия.Здесь мы отмечаем его незастроенное творчество, показывая подборку работ, которые в настоящее время выставлены на обозрение в Фонде Чобана в Берлине. Роб Уилсон посетил и обнаружил, что этот настоящий папа «бумажной архитектуры» производит новые настенные покрытия, которые больше не основаны на бумаге …
Русский архитектор Александр Бродский наиболее известен своей «бумажной архитектурой» — загадочными гравюрами и рисунками иногда сюрреалистических, часто темных, всегда фантастических интерьеров, построек и городских пейзажей — незастроенных и ненастроенных архитектурных видений, благодаря которым он прославился как своего рода Пиранези. -du-jour.
Эти более ранние работы, казалось, заключали в себе ощущение скрытого хаоса в последние годы Советского Союза и сразу после него, и, несмотря на то, что Бродский в последние годы перешел к строительным проектам, его «бумажные» рассуждения остаются основой его работ. упражняться. Интересно, однако, что, как видно на небольшой, но обширной выставке в Фонде Чобана в Берлине, его недавние настенные работы вышли за рамки бумаги — или, по крайней мере, за пределы предсказуемой бумаги для художественных принадлежностей, и теперь включают рисунки на строительных материалах, таких как битум. рубероид, а также к предметам фризового типа: фасады зданий, выделенные на необожженных глиняных табличках.
Они демонстрируются вместе с примерами его более ранних работ на выставке, которая представляет собой мини-ретроспективу, охватывающую три десятилетия с 1984 по 2014 год.
«Набросок», 2012, Бумага, карандаш. (Предоставлено Собранием Нонны Матерковой, Лондон)
Ранние работы включают сюрреалистические офорты 1980-х годов: иератические головы с высокими головными уборами, напоминающими остров Пасхи, хотя здесь они состоят из уложенных друг на друга вавилонских городов, которые кажутся наполовину загадочными и наполовину критическими репрессивными советскими системами.
За этими работами в 1990-е годы следуют замысловатые интерьеры и городские пейзажи постиндустриального упадка — с сардоническими названиями, такими как Place of General Prosperity (1998) — вместе с серией панорамных пейзажных офортов — Vanishing Points серии от 1997–1999 гг. — которые представляют собой плотные замутненные горизонтальные корки земли, которые при ближайшем рассмотрении кажутся апокалиптическими — наполовину переходящие в поля разрушенных зданий и фигур.
Более свежие рисунки карандашом, датируемые 2012 годом, воспроизводят индустриальную тему, но они имеют более спокойный, платонический смысл: немые курящие фабрики с удаленным, похожим на Леже воздухом.
Дальнейшее удаление, по-видимому, произошло в самой поразительной работе: недавних фризах на глиняных стенах и рисунках на битумной бумаге, датируемых 2014 годом. Здесь удаление, похоже, принадлежит самому автору: поскольку они появляются не столько как личные видения, сколько архаические артефакты в сами себя. Таким образом, хотя материал этой новой работы стал более осязательным, он ощущается более анонимным и отстраненным, как раскопанные неавторитетные фрагменты древней цивилизации — от чернильного плана, подобного предварительному начертанию римского городского островка, до иссохшей обезумевшей поверхности. клинописных фасадов глиняных табличек: каждый выглядит археологической находкой со следами зданий, которые являются наполовину дворцом, наполовину тюрьмой.
В то время как мрачная интенсивность ранних работ Броски, возможно, несколько рассеялась, эта новая работа остается такой же мощной и тревожно загадочной, как и всегда.
— Роб Уилсон
Александр Бродский — Работы
до 7 июня
Фонд Чобана
Музей архитектурного рисунка
Christinenstraße 18A
10119 Berlin
Самая фантастическая архитектура Советского Союза построена на бумаге
Александр Бродский и Илья Уткин, «Холм с дырой» (1987/90) (любезно предоставлено Ronald Feldman Fine Arts Inc)
Ограниченные эстетическими рамками архитектуры Советского Союза, Александр Бродский и Илья Уткин представляли на бумаге самые фантастические города и чудесные сооружения.С 1978 года и до конца своего партнерства в 1993 году Бродский и Уткин работали над гравюрами с ненадежными лесами, классическими куполами, огромными стеклянными башнями и другой фантастической архитектурой, которая ссылалась на все, от древних гробниц до обширных планов города Ле Корбюзье.
Обложка книги «Бродский и Уткин» (предоставлено Princeton Architectural Press) (щелкните, чтобы увеличить)
В этом месяце Princeton Architectural Press выпускает третье издание книги Brodsky & Utkin .Иллюстрации книги, впервые опубликованные в 1991 году и переизданные в 2003 году, представляют собой смутные проявления городских пейзажей, где-то между мечтой и хаотическим будущим, где сталкивается вся история архитектуры. Репродукции Бродского и Уткина в настоящее время также выставлены в лондонской галерее Тейт Модерн в рамках текущих экспозиций «Поэзия» и «Сон » из музейных коллекций.
ГалеристРональд Фельдман, который впервые продал свои работы в США, пишет в предисловии:
Что вы делаете как архитектор, живущий в стране, которая устанавливает ограничения и штрафы за архитектурный дизайн? […] Во время «холодной войны» отважные и изобретательные архитекторы Советского Союза не прекращали продвигать свое дело.Они продолжали исследовать свои идеи несколькими способами, в том числе одним очень простым, но опасным методом: они рисовали то, что не могли построить, и, таким образом, изобрели бумажную архитектуру.
Во введении автор Лоис Несбитт называет их бумажную архитектуру «графической формой архитектурной критики». Несбитт добавляет, что Бродский, Уткин и другие «начали создавать дальновидные схемы в ответ на мрачную профессиональную сцену, в которой возводились только бесхитростные и непродуманные здания, разбавленные многочисленными бюрократическими слоями и построенные из плохих материалов неквалифицированными рабочими. если что-нибудь.”
Внутри «Бродский и Уткин» (фото из книги для Гипераллергия)
Внутри «Бродский и Уткин» (фото из книги для Гипераллергия)
В их «Архитектуре Колумбария (Музей исчезающих зданий» (1984/90), например, они позаимствовали структуру для хранения урн, заполненную миниатюрами разрушенной исторической архитектуры. Часто в их иллюстрациях появляются ностальгические рисунки, такие как « Мост »(1987/90) со стеклянной часовней с классическим куполом, втиснутой в расщелину, где можно стоять« над бездонной бесконечной трещиной, между двумя пропастями — верхней и нижней.”
Даже без контекста холодной войны современный зритель может потеряться в сложных и часто причудливых произведениях. Они похожи на футуристические рисунки покойного Леббеуса Вудса, изумляющего хаос и потенциал человеческой изобретательности, и невозможную, умопомрачительную «Вавилонскую библиотеку», придуманную Хорхе Луисом Борхесом. И Бродский, и Уткин учились в Московском архитектурном институте в 1970-х годах, вдохновленные русской историей и фольклором (регулярно появляется блуждающее яйцо, которое, кажется, выкатилось из восточно-православной Пасхи), а также весь международный материал, который они могли получить. руки, в том числе офорты 18-го века с изображением вымышленной архитектуры Джованни Баттисты Пиранези и сочинения об утопических идеалах прошлых веков.
Глядя на сегодняшние изображения, можно увидеть постоянное отчуждение огромных городов и желание присутствовать в схватке. В «Стеклянной башне II» (1984/90) сопроводительный текст гласит: «Почему человек строит башню? […] Кричать как можно громче: «Вот я! Посмотри, какой я сильный и могучий ». На гравюре огромная стеклянная цилиндрическая башня позволяет любому скромному человеку подняться по лестнице и превратиться в огромного, на мгновение превратившись в богоподобного гиганта, стоящего над анонимностью города внизу.
Александр Бродский и Илья Уткин, «Диомид» (1989/90) (любезно предоставлено Ronald Feldman Fine Arts Inc)
Александр Бродский и Илья Уткин, «Кукольный дом» (1990) (любезно предоставлено Ronald Feldman Fine Arts Inc)
Александр Бродский и Илья Уткин, «Жилой дом Винни-Пуха» (1990) (любезно предоставлено Ronald Feldman Fine Arts Inc)
Александр Бродский и Илья Уткин, «Стеклянная башня II» (1984/90) (любезно предоставлено Ronald Feldman Fine Arts Inc)
Александр Бродский и Илья Уткин, «Корабль дураков или деревянный небоскреб для веселой компании» (1988/90) (любезно предоставлено Ronald Feldman Fine Arts Inc)
Александр Бродский и Илья Уткин, «Вилла Наутилус» (1990) (любезно предоставлено Ronald Feldman Fine Arts Inc)
Александр Бродский и Илья Уткин, «Музей современного архитектурного искусства» (1988/90) (любезно предоставлено Ronald Feldman Fine Arts Inc)
Brodsky & Utkin вышла из Princeton Architectural Press.
СвязанныеПоддержка гипераллергии
Поскольку художественные сообщества во всем мире переживают время испытаний и перемен, доступная и независимая отчетность об этих событиях важна как никогда.
Пожалуйста, подумайте о поддержке нашей журналистики и помогите сделать наши независимые репортажи бесплатными и доступными для всех.
Стать участником
Бумажная архитектура Бродского и Уткина — суждено остаться на бумаге
Бумажная архитектура Бродского и Уткина
Вызванная глубокой рецессией 1970-х годов и отсутствием творческого духа при коммунистическом правлении, мы можем сказать, что бумажная архитектура — это архетипическая фигура, которая, как ожидается, снова вырастет в текущей экономической ситуации и меньшем количестве проектов на доске.Эта возможность появилась еще до экономического спада и в основном связана с исследованиями в области дизайна и мышлением, созданным с помощью компьютера, созданием дизайнерских проектов, которым суждено остаться незавершенными.
Бумажная архитектура — это диковинные мечтательные предложения фей-утопий с большим количеством замыслов и менее сложными реалиями. Придумывание этого определения заставило меня задуматься: «А построенные реальности дают дизайну больше? будут ли эти сказочные предложения меньше реальных построенных реальностей? » Но, увидев бумажную архитектуру Бродского и Уткина, я точно знаю, что их проекты не меньше, чем любой построенный проект, а может быть, более значимы и наполнены человечностью, чем настоящие здания.
Предоставлено русской культурой — холм с дырой
Александр Бродский и Илья Уткин обучались в Советском Союзе в семидесятых годах только для того, чтобы стать частью слабо организованной группы советских художников, среди которых Михаил Флиппов, Надя Бронзова и Юрий Аввакумов, под названием «Бумажные архитекторы». Вместе они создавали «гравюры» в первые дни гласности как способ протеста против всех построенных зданий, в то время все здания создавались в соответствии с определенными коммунистическими «Правилами», которые должны были соблюдаться, которые создавали уродливые, негуманные, лишенные каких-либо приметы эстетических орнаментов или украшений, дешево возведенных построек.
Там, где все художники и творческие умы в России были подавлены, что в конечном итоге привело этих художников к уходу, Бродский и Уткин остались работать при Советском Союзе, создавая там бумажные архитектурные проекты, которые дышали их творческой душой и способом сказать: «Мы все еще думаем вне ящик, дышащий нашим творчеством внутри ваших мертвых бетонных ящиков ».
На их гравюрах были записи, описывающие их видение забавными саркастическими словами, это не похоже на обычный рисунок или набросок, оно показывает, как будто тонны идей были застряли в ловушке на долгое время и ворвались в их бумаги.
По всей видимости, у них не хватало бумаг, что отражается в их нумерации, поскольку некоторые из них имеют больший номер, чем фактически напечатанное количество, как будто это было частью их мечты найти больше бумаги в будущем, где они будут демонстрировать отсутствующие дизайны.
В проектах «Стеклянная башня» и «Хрустальный дворец» вы можете увидеть их стремление к прозрачности, их бегство от всех скрытых секретов в бетонных коробках, их потребность выразить и показать, а не подавлять.
Предоставлено российской культурой — Хрустальный дворец
«Вилла Клаустрофобия» показывает их недовольство закрытыми, не удобными для пользователя ящиками, в которых они находились.
Предоставлено русской культурой — Вилла Клаустерфопия
«Мост для настоящих путешественников» гласит в нижнем углу изображений:
«Настоящему путешествию (sic) нужно настоящее испытание. Настоящий путешественник должен быть готов ко всему в своем путешествии. Мост между двумя островами невидимый, но мощный. Он соединяет острова, но не меняет ландшафта. Идя по ней спокойно и пересекая условную границу, путешественник (sic) ощущает себя на настоящей границе между небом и океаном.»Показывая их мечту о могучем, но невидимом мосту, который не меняет пейзаж, а скорее сливается с ландшафтом, описывая чувства пользователя при переходе по мосту, который должен быть спокойным и находиться на реальной границе между небом и океаном.
Предоставлено российской культурой — мост для настоящих путешественников
Эту же концепцию можно увидеть в их проекте «Городской мост», где, как видно на гравюре, их мост соединяет два острова как часть ландшафта, как если бы острова тянулись друг к другу, а не помещали внешний элемент, соединяющий два элемента, эти красивые фантазии, удобные для пользователя концепции противоречили всему, что практиковалось в то время в Советском Союзе.
Предоставлено русской культурой — Городской мост
Я рассматриваю эти офорты как документальное свидетельство благородной борьбы, которую нельзя рассматривать как просто дизайнерский проект. Это было их беглецом, а не побегом от их способа делать то, для чего предназначалось их творческое мышление. Чтобы создавать проекты, нужен сильный архитектор с мощным видением, зная, что эти проекты никогда не предназначались для создания.
Бродский и Уткин разошлись в 1993 году, Уткин создает проекты для балета и прекрасную мелодраматическую архитектурную фотографию.Бродский создает инсталляции и создает большие комитеты общественного искусства, такие как Palazzo Nudo , который сейчас выставлен на обозрение в Питтсбурге, и The Canal Street Subway Project, видение Венеции на заброшенных путях метро.
Предоставлено Light Field — проект метро Canal Street
Написание этой статьи вызвало у меня большое чувство осознания того, что архитектура «предназначенная быть на бумаге» означает нечто большое, выдох, движение, борьбу, мятежное свидетельство сопротивления. В основе этих визуальных эффектов лежит безошибочная мораль, которую они отстаивали: дегуманизирующая архитектура, подобная той, что видели в советских городах, является грехом в праве всех людей.
Даниил и Эстреллита Бродские мечтали о современном доме в пасторальной обстановке
Семейное предприятие ДАНИЭЛА БРОДСКИ , Brodsky Organization, активно занимается строительством арендного жилья и кондоминиумов в Нью-Йорке. Его любовь к деталям строительства и архитектуры — особенно к великому видению швейцарско-французского визионера Ле Корбюзье — с годами просочилась в его личную жизнь. Недавно он и его жена Эстреллита Бродски решили заняться личным проектом в северной части штата, и именно здесь их интересы, как это часто бывает, разошлись.
«Я лучше буду на стройке, чем в своем офисе», — говорит 74-летний Дэн, собирая салат из тунца на обед на кухонной стойке своего нового загородного дома. 67-летняя Эстреллита, раскладывающая плиты, была меньше озабочена архитектурными планами и больше увлечена «романтической идеей вернуться на землю, чтобы сделать ее более экологичной», — говорит она. Историк искусства и коллекционер латиноамериканского искусства, она также представила аркадскую обстановку для некоторых из своих картин — «что было сложно, — нерешительно добавляет она, — учитывая количество стекла здесь».”
Работа по согласованию контрастных повествований Бродских выпала на долю Тома Кундига, архитектора из Сиэтла, известного своими задумчивыми, чувственными современными домами, часто в отдаленных местах. Место, которое они выбрали, было бывшей молочной фермой на 160 акрах пастбищ в Миллертоне, сельской деревне в двух часах езды к северу от Манхэттена на машине. «Дэн и Эсти хотели тихую архитектуру», — говорит Кундиг по телефону из своего офиса возле доков Сиэтла. «Это должно быть мирное, тихое здание на фоне пейзажа.Тогда внутри это большие инь и янь. Там есть история.
Мало кто из знакомых с работой Кундига назвал бы то, что он делает, тихим. Его самое известное жилище на одном из нижних островов Сан-Хуан в штате Вашингтон — это бетонный павильон, вклинивающийся в каменистый выступ, и его владелец, меценат Меррил Райт, дерзко назвал его «Пьер». Дом Кундига в Сиэтле, где он и его жена Джинни жили с 2006 года, получил прозвище Hot Rod House, потому что он, по сути, взрывает бунгало примерно 1900 года изнутри и собирает его заново из роскошных деталей, центральным элементом которых является сложенный в стиле Эшера. стальная лестница, которая поднимается на три этажа — частично скульптурная, частично балластная.
64-летний Кундиг всемирно известен своими жилыми проектами, реализованными в Испании, на Гавайях и в Рио-де-Жанейро. В качестве директора и совладельца Olson Kundig, фирмы из Сиэтла, в которой он работал в 1986 году, он также спроектировал строгие коммерческие и культурные здания. Были музеи, рестораны, офисные башни и курорты, и каждый из них находится на чертежной доске; В июне этого года Кундиг получил звание ведущего архитектора Центра Боба Дилана, расширения архива Боба Дилана в Талсе, штат Оклахома, который откроется в 2021 году.
Архитекторы-авангардисты Бродский и Уткин в центре внимания
Фрагмент «Columbarium Architecturae» (Музей исчезающих построек) 1984-90 гг., Ответ на разрушение старых зданий Москвы.Заявление об ограничении ответственности | Эта статья может содержать партнерские ссылки, это означает, что мы можем бесплатно получить небольшую комиссию за соответствующие покупки.
Фрагмент «Columbarium Architecturae» (Музей исчезающих построек), 1984-90 гг., Реакция на разрушение старых зданий Москвы.Читать дальше — Источник: The Moscow TimesРанние работы русских архитекторов-авангардистов Александра Бродского и Ильи Уткина — офорты на медных пластинах антиутопических и фантастических миров — снова в центре внимания, а выставка работ дуэта в галерее Тейт Модерн в Лондоне является частью галереи. текущие выставки «Поэзия и мечта» и переиздание сборника их офортов «Бродский и Уткин».
Дуэт, который познакомился в 1972 году студентами Московского архитектурного института, сочетает архитектуру и изобразительное искусство в своих чрезвычайно подробных и плотных офортах, на создание многих из которых ушли годы.Поскольку они никогда не предполагали, что их предложения когда-либо будут реализованы, эта работа стала известна как «бумажная архитектура». Несмотря на это, он оказал влияние на бесчисленное количество молодых архитекторов и завоевал международное признание команды.
Тая Осипова, архитектор, работающий в Москве, рассказала The Moscow Times о значении бумажной архитектуры. «Для нас, студентов, это был перевод архитектурного языка в область искусства, эксперимент с воображением и профессиональный способ выразить идею, выходящую за рамки понимания пространства.В отличие от рутины архитектурной практики, это выглядело как способ создать что-то священное, желанное — другое место ».
Большинство примеров, представленных в «Бродский и Уткин», были представлены в качестве конкурсных работ для ежегодных конкурсов концептуального дизайна журнала Japan Architect в 1980-х годах, когда им наконец разрешили выставлять свои работы за пределами Советского Союза. Книга, впервые опубликованная в 1991 году и давно уже не изданная, представляет собой исчерпывающий обзор гравюр дуэта, многие из которых были отмечены призами, которые являются окном в фантастический мир где-то между мечтой и реальностью, где воспоминания о прошлом и видения будущего столкнуться.[…]
Российский художник и архитектор. Александр Бродский в Берлине
На предстоящей выставке в Музее архитектурного рисунка представлены работы Александра Бродского, современного российского художника и всемирно известного архитектора. Мы поговорили с куратором Дарьей Парамоновой, архитектором и сокуратором Русского павильона на Венецианской биеннале, 2014.
- Дарья Парамонова © Дарья Парамонова
Как началось сотрудничество с Фондом Чобана?
Александр Бродский и Сергей Чобан знают друг друга давно, так как они оба являются российскими практикующими архитекторами.Сергей пригласил Александра сделать выставку для музея архитектурной графики.
Выставка включает ряд новых работ, созданных специально для Берлина, чего ожидать посетителю?
В своих последних произведениях искусства Александр Бродский использует глиняные архитектурные элементы, которые используются как рельефы, так и плоские фасады. Архитектуру этих элементов можно вообразить. Для берлинской выставки Александр создал специальную серию работ, которая состоит не только из традиционной интерпретации классических или промышленных фасадов, но и из фрагментов городской планировки, напоминающих археологические раскопки, собранных в виде фрагментов находок.Для этой выставки Александр как архитектор сделал ряд новых проектов, как художник — он их придумал. Помимо глиняных элементов, на битуме будет еще и графика.
- Александр Бродский, Без названия, необожженная глина, 1350 мм x 830 мм 2014 © Александр Бродский
- Александр Бродский, Без названия, Офорт, 805 x 650 мм, 1995 © Александр Бродский
Александр Бродский был одним из основоположников движения «бумажной архитектуры» в Советском Союзе в начале 1980-х годов.Не могли бы вы дать нам краткое представление о том, что означает термин «бумажная архитектура»?
В 80-е годы группа молодых архитекторов из СССР выиграла серию международных архитектурных конкурсов. Их проект отличался выдающейся графической визуализацией и фантастическим дизайном. Никто не ожидал увидеть подобный проект от представителей Советского Союза, находящегося в поздней стадии распада. Внутри страны, где весь дизайн был ориентирован на стандартизацию и индустриализацию, проект стал прорывом, особенно из-за железного занавеса и отсутствия советских архитекторов на международной арене.Когда Александр говорит об этом периоде, он никогда не называет его намеренной попыткой создать движение. Скорее, это была группа друзей, которые любили рисовать, вместе пить и пытались сделать что-то, противоречащее существующему подходу в архитектурной практике того периода.
Как куратор, живущий в Москве, можете ли вы назвать свои личные архитектурные достопримечательности в Москве и Берлине?
В Берлине я восхищаюсь новым музеем Давида Чиперфилда.Но каждый раз, когда я нахожусь в городе, я не могу не посетить филармонию Ганса Шаруна.
И все же мой вкус к русским архитектурным предпочтениям весьма противоречив. Я ценю советский модернизм, даже поздний.
Но сейчас меня интересует архитектура, которая появилась в Москве после распада СССР, потому что архитектуру обвинили в полном провале. Это точно отображает то, через что мы прошли, и что случилось с нами — моим поколением.
Для тех, кто будет в Москве, я бы создал список, состоящий из следующего:
— Комплекс Измайлово — тематический парк в русском стиле, построенный в 90-х годах и пустота рядом — бывший Черкозовский оптовый рынок
— Военторг — архитектурная копия снесенного в 2000 году памятника архитектуры
— Район Остоженка — «элитная архитектура тысячелетия», самая дорогая недвижимость Москвы
— Триумфальный дворец — жилой дом, построенный как восьмая сестра семерого сталинского, но в «современном» стиле в 00-х гг.
— CBD City — особенно вид с Дорогомиловской улицы, где украшения небоскребов создают фон для сталинских и брежневских домов
Спасибо!
Музей архитектурного рисунка.